Внебрачная сестренка Гарри Поттера
Город на краю Вечности
Это произошло там, где небо и земля вечно смотрели друг на друга влюбленным взглядом, где навеки сошлись вместе и неразличимо смешались север и юг, запад и восток, где дождь играл на флейтах водосточных труб и целовал босые пятки девчонок, солнце плело причудливые косички из человеческих судеб, ветер путешествовал по миру, принося с собой то обрывки разных песен, то неслыханные сплетни, то чарующие ароматы южных цветов, земля заманчиво пахла свежестью, горьким медом и травами, будто приглашая всех желающих хотя бы на мгновенье покинуть асфальт, уйти от быта, сесть на берегу реки и задуматься: "А для чего я нужен? И нужен ли вообще?" Словом, произошло это в Городе на краю Вечности, где ни над чем не властно время, где Человек - песчинка по сравнению с Природой, с огромным пространством Космоса, с глубиной чувств и силой эмоций.
Когда-то Город был радушен и огромен, каждый желающий мог посетить его и даже остаться в нем навсегда, ведь там можно было ни от кого не зависеть.
Но почему-то туда приходили только темные личности, скрывавшиеся от представителей власти, иногда бывали большие компании, выезжавшие в Город на пикники, - им было все равно, где злословить, мусорить и пьянствовать. Поэты и художники перестали приходить сюда - где много зла, не хочется творить добро.
И Город изменился. Теперь он ничем не отличался от тысячи других городов: солнце почти не показывалось из-за туч, предоставив людей самим себе, ветер доносил лишь ругань и запах гари, дождь стал ядовитым, грустным, он перестал играть на флейте, а лишь уныло стучал по крыше, вспоминая прежние времена, земля была завалена отбросами, пахла кровью и гнилью, и даже кошка брезговала ею, предпочитая черные стволы деревьев.
Город понял: нельзя впускать в себя всех, даже если они этого будут очень хотеть...
читать дальше***
Утро не было добрым изначально: в окно стучал, словно прося помощи, серый, унылый осенний дождик, будильник, как обычно спел старую-добрую песенку, где-то залаяла собака.
Она проснулась в тягостном, неясном настроении, будто в предчувствии чего-то, машинально прошла ежедневный рутинный маршрут "туалет-ванная-кухня-шкаф-коридор" и вышла на улицу из самого обычного подъезда самого обычного высотного дома. Чертыхнувшись, осторожно ступая каблуками по мокрому асфальту, Она побежала на работу. Настроения не было, мыслей - тоже. Хотелось просто быстрее попасть в теплое помещение, выпить чашечку-другую кофе с кем-нибудь из коллег, может быть, заняться делом.
В огромных, как океаны, лужах, отражались обглоданные деревья, грустные, усталые, совсем как люди, глядя с высоты своих лет на давно облетевшие листья, словно прадеды на своих потомков, с надеждой и с обреченностью.
По мокрому асфальту шелестели машины, шли понурые прохожие, не замечая друг друга.
Как здорово, когда тебя не замечают, думала она. Не нужно притворяться, унижаться, не нужно идти по головам. В этом мире есть два пути. Либо ты - беспринципный человек, готовый лгать и подставлять своих друзей, и тебе за это платят. Либо - максимально оградить себя от внешнего зла, нести людям Свет и Знание. И выживать: сначала на мизерную зарплату, потом - на еще более мизерную пенсию. Иначе не будет.
Перед ней были открыты оба пути, она выбрала второй. С детства ей твердили: "Уж лучше голодать, чем что попало есть; уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало". Для нее это стало единственной истиной.
Нет, конечно у нее были друзья. Их было ровно столько, чтобы каждый был индивидуален, а вместе они могли обсудить все, что угодно, или даже просто посидеть вместе, помолчать о своем. Они всегда понимали друг друга. Само собой, были какие-то разногласия, но и они улаживались. Просто эти люди не представляли себя друг без друга. Поэтому она и не ушла из этой жизни до сих пор.
Любви же, в общепринятом понимании, не было. С противоположным полом она просто дружила и считала это обычным делом. Самым важным для нее были эмоции. С их помощью она воспринимала этот мир, они руководили ею при принятии решений, их она безошибочно считывала с лиц людей. Многие считали ее несдержанной, неправильной, ну да плевать она на них хотела. Ее называли идеалисткой, безнадежной, говорили, что пройдет совсем немного лет, и она изменится, впишется в этот мир. Пристрелите меня, если это случится, отвечала она. Жизнь была для нее скучным и утомительным процессом, а смерти она смело смотрела в глаза, пугая этим окружающих.
- Стой, куда прешь! - оглушительный визг тормозов, ошарашенный водитель, толпа мамочек, ведущих своих "кровиночек" и "спиногрызов" в детсад... Ей - плевать, главное - дойти на работу, а как на нее посмотрят - дело десятое.
Хлопок дверью, поворот ключа, грохот металлической решетки - она на работе. Сброшен мокрый плащ, включен компьютер, ВинАмп играет любимую песню, и, пока не пришел Большой Босс, она греется у батареи и пьет кофе со сливками, попутно обсуждая с коллегой-преподом информатики по прозвищу Хакер преимущества Celeron'а над Пентиумом.
Звонок - и Хакер убегает со словами "Ну, бывай", возвращаясь под ее "Журнал забери!", смущенно кивая и почти краснея.
Школа похожа на улей, только рабочих пчел в нем - от силы десять-двадцать, прочие же - те еще трутни. Заправляет же всем властная женщина, этакая пчелиная Матка. Ничто и никто не уйдет от ее внимания, всему находится время, вот и сейчас она пришла в кабинет Большого Босса и что-то выясняет. Конечно, не без повышенных тонов. Босс же, прежде вальяжный, как боров, похож на провинившегося ребенка, которого лишили сладкого и сейчас будут шлепать по попе. Сказав свое, Матка гордо шествует в свое Царство, а Босс начинает срывать свое раздражение на сотрудниках. Только и слышится: бегом, срочно, мне в ГОРОНО идти, напечатай, вызови, позвони, пригласи, скажи...
Обед. Наконец-то. Но она не пойдет домой: там ее никто не ждет, она там не нужна никому. Третья кружка кофе за день, на этот раз - в компании заплаканной двадцатитрехлетней девочки, наивной, как ромашка, с разбухшим от слез и косметики фарфоровым личиком и несуразно-длинными ногтями.
- Да я... Да я ради него... Голая бы в Африку пошла... А он... Он - мерзавец... Все мужики - мерзавцы и сволочи. - И снова противная тушь по лицу черными реками.
- Не плачь, Белочка, родная, не надо. Козлы они все, конечно. Козлы и уроды. Вот, возьми платочек, вытри лицо, ну перестань, а то так совсем разбухнешь от своих слез, что даже никакому козлу не будешь нужна.
- Ну и пусть. Я и так ни кому не нужна. - Неудобно с такими когтями лицо вытирать.
- Белочка, да подожди, все еще образуется, все нормально будет. Главное, что ты от него не залетела. Это было бы хуже, правда же?
- Правда, правда... Налей еще кофе. И включи, пожалуйста, попсу. А то от твоего Раммштайна уже голова болит, - по хозяйски распорядилась Белка.
... Пора уже домой, а дождь все не кончается, как будто не хочет сдавать свои позиции, не желает отпускать ее.
Она вышла на улицу. Грустно улыбались мокрые елки, мудрые и старые - они видели, как много лет назад в Школу прибежали маленькие девочки с косичками и аккуратные, причесанные в честь 1 сентября мальчики, само-собой, с рогатками в оттопыренных кармашках брюк, как пришли молоденькие, вечно смущенные, выпускницы педвузов... Для них, как и для елей, тогда еще все только начиналось, и жизнь казалась красочной, интересной, не то что теперь.
Дождь барабанил по крышам, гулко падал на асфальт, звенел гитарой по водосточным трубам. Казалось, что весь мир замер, затих, слушая симфонию дождя. Куда-то пропали люди, без конца снующие по улицам, спрятались под крышу голуби. Она шла по пустынной мокрой улице и слушала короткие гудки в мобильном. Это была ее песня - дождь и короткие гудки. "Перестань звонить мне", - сказал ей сегодня ее Дарлинг. И бросил трубку. Она сама виновата. Ей не место в этом мире. Она должна уйти. Должна. Но сил нет. Медленно, нехотя, она шла домой.
...Дарлинг... Похоже на капли дождя. Как будто поднимаешь голову и ловишь дождь на язык. И капелька перекатывается, круглая, вкусная. Сначала она пресная, потом сладкая, соленая, с кислинкой, а под конец становится похожей на выдержанный крепкий коньяк. Дарлинг. Дар-линг...
Сколько же они знакомы? Почти два с половиной года. Точнее, два года, четыре месяца и три дня. И все это время она то жила, то умирала, то любила, то ненавидела, то отрекалась, то была готова жертвовать собой, ну да кому нужны ее жертвы...
Она шла по улицам и дворикам, не разбирая пути, лишь бы идти так и не останавливаться, лишь бы не возвращаться домой, лишь бы слушать дождь, плачущий, разноголосый... Она поймала себя на мысли, что она совершенно никого не хочет видеть, даже своего Дарлинга. На мгновение ей даже показалось, что она совсем его не любит, что сможет жить без него и дальше. С этой мыслью она купила себе мороженое и жадно съела его, заглатывая огромные куски вперемешку с дождем, размышляя о том, как вытянется его, Дарлингова, мордашка, когда он поймет, что на него забили, как забивал он тысячи раз. Она даже представила себе, как он будет оправдываться, и как ей будут пофигу на его оправдания. Изрядно развеселившись под конец, она поняла, что стоит у своего подъезда, что она изрядно промокла, и что она - свободна.
... Она ушла, а дождь все пел ей вслед свою песню.
***
Что завтра? Завтра он останется дома. Ну и зачем, как будто от этого что-то изменится. Нет, конечно, изменится; он завтра выспится, он подумает обо всем, выздоровеет. Он не мог больше, это битва на выживание его просто утомила. Он мечтал о рюкзаке за плечами и дорогах, не важно, куда, не важно, зачем, просто подальше отсюда. В этих стенах ему было без конца душно. Холодное стекло прикасается к голове, безумно приятное ощущение, нет ничего приятней. Этот парень с детства привык к этому чувству, оно вызывало грусть, но грусть для него - второе имя. Он жил с грустью, мечтал с грустью, любил с нею, может поэтому его любовь не была удачной, хотя как посмотреть... Надо спать, завтра будет новый день, и все изменится, и все решится. Ему редко снились сны. Самыми важными из них он считал сны борьбы с кем-нибудь. Когда во сне он побеждал, то просыпался бодрым и веселым, целый день в его голове играла какая-то мелодия.
В такие дни хотелось сделать все, было желание учиться, наводить порядок в жизни. Одна беда: жгущее его душу желание резко затухало, и дни переходили в монотонность.
Но это был другой день. На улице было хмуро; дул ветер и моросил мелкий дождь. Он проснулся весь разбитый, разломанный. Не хотелось вставать с постели, не хотелось никуда идти. Но это был будний день, мама разбудила его в семь, и думала, что ребенок пойдет учиться. А "ребенок" дождался ухода родителей и остался дома, медленно переползая от телевизора к компьютеру, из ванной на кухню, и так далее. На звонки не отвечал, ведь он должен быть на занятиях. "А что там делать, на занятиях? Я болен, постоянно не высыпаюсь, просиживаю там полдня, а толку? Лучше пойду туда завтра", - такими мыслями он оправдывал свое безделье. В редкие дни ему хотелось писать, творить и рассуждать в таком состоянии. Он давно заметил, что долги прогулки в одиночестве помогают ему.
Гулять одному ему хотелось нечасто, да и получалось не так уж часто. Дело в том, что у него довольно много друзей, и они периодически хотят видеть его. Без них он бы совсем стал затворником.
Так однажды случилось, что ему очень понравилась одна девушка, и она вроде приятно на него реагировала, но он заметил, что его друг также уделяет ей вполне однозначное внимание. Не говоря ни ему, ни ей ничего, он решил забить на это. Четко и ясно. Состояние было не из лучших, и он пошел куда глаза глядят, а глаза все больше глядели под ноги и не хотели пониматься. Тогда он еще плохо знал свой город и надеялся, что придет в новое место. Брел-брел и збрел на окраину города. Но здесь он уже был. Несоответствие желаемого и действительного пронзило разум короткой иглой, как будто ничего не произошло. Взгляд изменился, нашел свежесть в короткой траве и ясность в глубине неба. И так было не один раз.
***
Рабочая неделя кончилась, наступили выходные. Но радости не было. Во-первых, она любила свою работу куда больше чем квартиру, где была прописана, во-вторых перспектива выходных ее не радовала. В лучшем случае, она могла навестить бабулю или засесть в читалке за полным собранием сочинений Рея Бредбери. В худшем - целый день страдать бытовухой, а вечером погулять с местной попсушкой. Надеяться на звонок Дарлинга было бессмысленно. На улице было грязно и ветрено, в душе - абсолютно то же самое.
Слоняясь по квартире в одиночку (мать ушла изливать душу подругам, отец с малым уехали на рыбалку), она от нечего делать стала перебирать старые тетради, фотки, рисунки, письма, тексты и рифмы, переживая снова и заново все, что давно было пережито, оплакано или высмеяно и затолкано под кровать в картонную коробку вместе с безголовой Барби и плюшевым зайцем...
Маленькая девочка с огромными испуганными глазами и тяжелыми серьгами - ей 6 лет, она скоро пойдет в 1 класс, и вот она сидит в фотоателье, а мать строго смотрит, мол, не крутись, а то фотка будет страшная, в школу не возьмут, пойдешь в садик.
В школе будут учить. В школе будет лучше. Там ее всему научат.
Сейчас она смеялась с того идеализма. В школе тоже никто не ждал. Новый коллектив, где она оказалась чужой. Сидела на уроках и бесконечно рисовала кошек - как умела. Ну да на это тоже не обращали внимания - училась она неплохо, чем заслужила похвалу преподов и тычки одноклассников.
Третий класс - выпускной начальной школы. Она в белом, тяжелом, огромном платье, в окружении приятелей. Хотя на тот момент они даже дружили. Потом выросли - и не срослось. Слишком уж разные они оказались.
Седьмой класс - короткая стрижка, мужские джинсы, толстовка. Она поняла в чем дело и приняла все как есть - "Я вас не трогаю - и вы меня не знаете". Стоило кому-то из ровесников в очередной раз неудачно над ней подшутить, как в качестве весомого аргумента приводился рюкзак. Била она на поражение, так что в кабинете у директора чуть ли не жила.
Девятый класс - новый взгляд, взгляд пацифиста, или даже пофигиста. Учебная первая любовь. А потом - "любви нет". Тогда появились настоящие друзья. И Дарлинг. Как говорится, любовь зла... С тех пор она жила только им, все напоминало ей о нем, она была готова стать его тенью, скрыться, чтоб только быть с ним рядом.
Он говорил, что не хочет жить - что ж, ей приходилось хотеть за двоих.
Она посвящала ему неумелые стихи, а он вешал их в Инете. Его устраивали такие отношения - она ничего не требовала. Им было довольно неплохо вместе, хотя они виделись всего лишь два раза в месяц, а в остальное время были в ссоре.
Дарлинг - одна из самых светлых страниц ее биографии...
***
Он жил в своем маленьком мире, который, как ему казалось, он выстроил сам: сам встретил этих людей, сам завел разговор и только из-за того, что он сумел правильно выбрать слова и принять каждого из них прежде всего как человека, не делая им замечаний, а просто пытаясь понять их. В этом маленьком мире жили его друзья, первые за его жизнь настоящие преданные друзья. Вечер, свет фонарей, теплая погода или снег - все равно. Они выходили на улицу, убегая от одиночества и скуки, и им было хорошо вместе. Незабвенный грушевый напиток в руке. Он был счастлив в эти моменты, но он узнает об этом позже. Время шло, и каждый из них в отдельности крепчал, и, конечно, хотелось перемен.
Как порой неосторожны люди со своими желаниями. Перемены пришли, но, как не разборчивы человеческие желания, столь неопределенными были эти перемены. Сначала одна особо активная девушка решила попробовать сблизиться с совсем не активным гражданином. Попытка та не продлилась и двух месяцев, а потом все покатилось кубарем. Чувства возникли там, где их никто не ждал, и его корабль, обремененный личными отношениями, пошел ко дну. Они поняли, что среди них нет подходящих пар. Они были отличными друзьями, но не более, а хотелось большего. Одно дело - посмеяться вместе и разойтись, но в душе все равно остается вакантное место, и оно мучает наедине. Поэтому бежишь к своими, а свои уже пробуют и примеряют внутрь себя чужих. На звонки не отвечают, и идешь сам - один, один, и опять один. Хрупкий мир разрушился и начались новые поиски и походы сквозь пустыню одиночества, где даже миражами удается напиться, потому что уж очень хочется в них верить. Череда новых лиц, приятных и не очень, но они необходимы. Хочется верить, что можешь что-то изменить, хватаешься за отдельных людей, стараешься быть ближе, но почему-то слишком часто слышишь: "Давай останемся друзьями". А зачем? У него были друзья, некоторые - самые верные - остались, а большинство ищут счастья у других берегов. Похоже, все дело было в нем. Уж очень хотел он быть приятен и добр. Таковыми мы представляем друзей. А любовь не должна быть без риска, без накала. Надо было уметь иногда развернуться уйти и заставить человека рядом с собой хоть иногда почувствовать себя виноватым. Он неплохо знал людей. В принципе, он мог бы найти те невидимые рычаги, которые рождают чувства, но тут нельзя лгать, а то потом трудно будет объяснить и понять, зачем все это. Вы когда-нибудь пробовали жить только для других, а? А он по-другому не мог. Не мог думать о себе, когда другим было плохо. Не мог плакать и отступать, потому как считал, что если не он, то кто? Никто не сможет также, никто. Я люблю тебя - простые и волшебные слова, но он отучался говорить их. Вместо этого - "ты мне нравишься очень сильно", "давай встречаться" и прочая чушь. Вот так и застыл в новом ожидании своего рассвета. Забрав с собой чужие страхи и боли, он не дождался благодарности и сам не любил обращаться за помощью. Оставались случайные встречи, волнительные взгляды в автобусе.
"Хорошо бы, чтобы кто-то стал для меня, как я был для других. Чтоб хоть кто-нибудь спросил: "А как ты, тебе не больно?" - и не удовлетворился ответом, что все, мол, в порядке и как-нибудь проживу."
Нет, не всегда было плохо. Иногда нападало озарение. Это было примерно так.
Такое ощущение, как будто слышишь сплошной шум, и только тишина и голос ветра помогают отличить отдельные слова и звуки, услышать музыку. И вот выходишь на улицу за ними, благо ветер возле дома всегда, ждет, ластится, как преданный пес, играет. Отправляешься куда-нибудь, где нет людей, и ищешь там себя, а когда найдешь - возвращаешься домой и начинаешь терять понемногу, по капле. Однажды он записал в своем дневнике:
"Наблюдаю свет из окон,
Растекаюсь в плясках теней,
Клею картины из разбитых стекол,
Составляю жизнь из прожитых дней.
Я получаю очень странную картину:
Смесь немыто-пьяных глаз,
Кто-то целует в губы, кидая ножик в спину,
Вплетая ложь в паутину фраз."
Ну, да, он иногда выдавал такие вот рифмованные эмоции, но что в этом стыдного или смешного?
***
Она могла бы так сидеть и вспоминать целый день, но сколько можно?! Так и повеситься недолго. Поэтому она наскоро затолкала все кусочки воспоминаний обратно в коробку под кровать, приколола успокоительную записку на зеркало и поехала кататься на стареньком велике по городу.
Мимо пролетали здания, светофоры, тротуары, скверики - ничего не менялось в ее городке. Она неслась, не разбирая дороги, в никуда. Пару раз даже чуть не попала под машину.
И вот она доехала. Как всегда, на свой любимый берег. Выключила плеер и смотрела, как умирает солнце.
Где-то совсем рядом отдыхала шумная компания. Пила пиво и громко пела песни. Что поделаешь, у некоторых бывает хорошее настроение, не все люди пребывают в депрессии двадцать четыре часа в сутки. Пусть отдыхают, шут с ними.
Компания и не думала бы уходить, но тут внезапно начался дождь. Хотя - ничего странного. Отдыхающие быстренько собрались и разъехались по домам. А ей было уютно здесь, под дождем. Как будто осенний дождь на самом деле был теплым, но об этом никто, кроме нее, не знал. Никого вокруг, только природа, река и музыка, сочиненная далекими и безумно талантливыми людьми. Не в этом мире, здесь - только толпы бездарных людей, думающих ужасно однообразно о деньгах и девственности, и прочих вещах, которые ее не интересовали. Совсем другой мир, как глоток свежего воздуха из форточки в душной квартире.
***
Он остался дома, и никого не пригласил. Редкие дни ему хотелось побыть наедине с собой, чтобы никто не мешал подумать о чем-то важном и о всякой чепухе. А тут как раз задали по психологии сочинить сказку.
Писать о себе иногда даже забавно, случайные мысли выдают правду ранее не помеченную толстыми линиями. Разделил себя на двух. Один - бесшабашный путешественник, который и сам не знает зачем и куда идет. Другой вполне определившийся человек, живущий в пределах своей теплой компании и одного города. Два таких разных живут в нем. Каждый из них любит танцевать, но каждый по-своему. Обоим нравится одна девушка, но одному на ночь, а другому на всю жизнь. Блин как все-таки ему иногда хотелось собрать рюкзак и пойти в неизвестном направлении. Останавливали мысли о матери и прочие. Как необычайно хорошо одному в темной комнате, а за окном вечно печальный друг дождь и бездомный друг ветер. Друзья входят в открытое окно. От капель щемит в груди и хочется научиться летать, выходя за пределы деревянной рамы. Мечты спасают ненадолго, и растревоженный он лег в кровать, как будто сдался в плен.
А завтра хмурое утро и почти невесомый след чудесного вечера в душе. Об этом никому не расскажешь. Ведь мальчики не должны иметь ранимую и мечтательную душу.
***
"Где-то далеко, на краю света, стоит алмазная гора, вершиной касающаяся небес. И раз в сотню лет на гору прилетает маленький воробушек и точит об нее свой крохотный клювик. Когда он сточит всю гору, пройдет секунда Вечности".
Ночной Город прекрасен, особенно зимой, когда молодой стеснительный месяц, то и дело стыдливо прячущийся за тонкие, как вуаль, облака, рассыпает алмазами звезды по небу, словно прокладывая путь одиноким странникам... Деревья одеты в белые шапки, река уснула подо льдом. Стих ветер. Двое стоят на берегу, как и год назад, рука в руке, и снова не находят правильных слов. Да и зачем нужны слова...
Скоро наступит весна, окружит манящими цветами, пробудится природа от зимнего сна. Потом придет лето, застелет все шелковым ковром, напоит мир красками, река будет манить к себе людей, как лампа мотыльков. Но и это не вечно, настанет осень, и снова дождь будет стучать в окна, умоляя о чем-то, жалуясь на свою судьбу. А потом снова всех укроет белый снег.
Но это еще будет. А пока - они стоят на берегу, рука в руке, и слов не надо.
Это произошло там, где небо и земля вечно смотрели друг на друга влюбленным взглядом, где навеки сошлись вместе и неразличимо смешались север и юг, запад и восток, где дождь играл на флейтах водосточных труб и целовал босые пятки девчонок, солнце плело причудливые косички из человеческих судеб, ветер путешествовал по миру, принося с собой то обрывки разных песен, то неслыханные сплетни, то чарующие ароматы южных цветов, земля заманчиво пахла свежестью, горьким медом и травами, будто приглашая всех желающих хотя бы на мгновенье покинуть асфальт, уйти от быта, сесть на берегу реки и задуматься: "А для чего я нужен? И нужен ли вообще?" Словом, произошло это в Городе на краю Вечности, где ни над чем не властно время, где Человек - песчинка по сравнению с Природой, с огромным пространством Космоса, с глубиной чувств и силой эмоций.
Когда-то Город был радушен и огромен, каждый желающий мог посетить его и даже остаться в нем навсегда, ведь там можно было ни от кого не зависеть.
Но почему-то туда приходили только темные личности, скрывавшиеся от представителей власти, иногда бывали большие компании, выезжавшие в Город на пикники, - им было все равно, где злословить, мусорить и пьянствовать. Поэты и художники перестали приходить сюда - где много зла, не хочется творить добро.
И Город изменился. Теперь он ничем не отличался от тысячи других городов: солнце почти не показывалось из-за туч, предоставив людей самим себе, ветер доносил лишь ругань и запах гари, дождь стал ядовитым, грустным, он перестал играть на флейте, а лишь уныло стучал по крыше, вспоминая прежние времена, земля была завалена отбросами, пахла кровью и гнилью, и даже кошка брезговала ею, предпочитая черные стволы деревьев.
Город понял: нельзя впускать в себя всех, даже если они этого будут очень хотеть...
читать дальше***
Утро не было добрым изначально: в окно стучал, словно прося помощи, серый, унылый осенний дождик, будильник, как обычно спел старую-добрую песенку, где-то залаяла собака.
Она проснулась в тягостном, неясном настроении, будто в предчувствии чего-то, машинально прошла ежедневный рутинный маршрут "туалет-ванная-кухня-шкаф-коридор" и вышла на улицу из самого обычного подъезда самого обычного высотного дома. Чертыхнувшись, осторожно ступая каблуками по мокрому асфальту, Она побежала на работу. Настроения не было, мыслей - тоже. Хотелось просто быстрее попасть в теплое помещение, выпить чашечку-другую кофе с кем-нибудь из коллег, может быть, заняться делом.
В огромных, как океаны, лужах, отражались обглоданные деревья, грустные, усталые, совсем как люди, глядя с высоты своих лет на давно облетевшие листья, словно прадеды на своих потомков, с надеждой и с обреченностью.
По мокрому асфальту шелестели машины, шли понурые прохожие, не замечая друг друга.
Как здорово, когда тебя не замечают, думала она. Не нужно притворяться, унижаться, не нужно идти по головам. В этом мире есть два пути. Либо ты - беспринципный человек, готовый лгать и подставлять своих друзей, и тебе за это платят. Либо - максимально оградить себя от внешнего зла, нести людям Свет и Знание. И выживать: сначала на мизерную зарплату, потом - на еще более мизерную пенсию. Иначе не будет.
Перед ней были открыты оба пути, она выбрала второй. С детства ей твердили: "Уж лучше голодать, чем что попало есть; уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало". Для нее это стало единственной истиной.
Нет, конечно у нее были друзья. Их было ровно столько, чтобы каждый был индивидуален, а вместе они могли обсудить все, что угодно, или даже просто посидеть вместе, помолчать о своем. Они всегда понимали друг друга. Само собой, были какие-то разногласия, но и они улаживались. Просто эти люди не представляли себя друг без друга. Поэтому она и не ушла из этой жизни до сих пор.
Любви же, в общепринятом понимании, не было. С противоположным полом она просто дружила и считала это обычным делом. Самым важным для нее были эмоции. С их помощью она воспринимала этот мир, они руководили ею при принятии решений, их она безошибочно считывала с лиц людей. Многие считали ее несдержанной, неправильной, ну да плевать она на них хотела. Ее называли идеалисткой, безнадежной, говорили, что пройдет совсем немного лет, и она изменится, впишется в этот мир. Пристрелите меня, если это случится, отвечала она. Жизнь была для нее скучным и утомительным процессом, а смерти она смело смотрела в глаза, пугая этим окружающих.
- Стой, куда прешь! - оглушительный визг тормозов, ошарашенный водитель, толпа мамочек, ведущих своих "кровиночек" и "спиногрызов" в детсад... Ей - плевать, главное - дойти на работу, а как на нее посмотрят - дело десятое.
Хлопок дверью, поворот ключа, грохот металлической решетки - она на работе. Сброшен мокрый плащ, включен компьютер, ВинАмп играет любимую песню, и, пока не пришел Большой Босс, она греется у батареи и пьет кофе со сливками, попутно обсуждая с коллегой-преподом информатики по прозвищу Хакер преимущества Celeron'а над Пентиумом.
Звонок - и Хакер убегает со словами "Ну, бывай", возвращаясь под ее "Журнал забери!", смущенно кивая и почти краснея.
Школа похожа на улей, только рабочих пчел в нем - от силы десять-двадцать, прочие же - те еще трутни. Заправляет же всем властная женщина, этакая пчелиная Матка. Ничто и никто не уйдет от ее внимания, всему находится время, вот и сейчас она пришла в кабинет Большого Босса и что-то выясняет. Конечно, не без повышенных тонов. Босс же, прежде вальяжный, как боров, похож на провинившегося ребенка, которого лишили сладкого и сейчас будут шлепать по попе. Сказав свое, Матка гордо шествует в свое Царство, а Босс начинает срывать свое раздражение на сотрудниках. Только и слышится: бегом, срочно, мне в ГОРОНО идти, напечатай, вызови, позвони, пригласи, скажи...
Обед. Наконец-то. Но она не пойдет домой: там ее никто не ждет, она там не нужна никому. Третья кружка кофе за день, на этот раз - в компании заплаканной двадцатитрехлетней девочки, наивной, как ромашка, с разбухшим от слез и косметики фарфоровым личиком и несуразно-длинными ногтями.
- Да я... Да я ради него... Голая бы в Африку пошла... А он... Он - мерзавец... Все мужики - мерзавцы и сволочи. - И снова противная тушь по лицу черными реками.
- Не плачь, Белочка, родная, не надо. Козлы они все, конечно. Козлы и уроды. Вот, возьми платочек, вытри лицо, ну перестань, а то так совсем разбухнешь от своих слез, что даже никакому козлу не будешь нужна.
- Ну и пусть. Я и так ни кому не нужна. - Неудобно с такими когтями лицо вытирать.
- Белочка, да подожди, все еще образуется, все нормально будет. Главное, что ты от него не залетела. Это было бы хуже, правда же?
- Правда, правда... Налей еще кофе. И включи, пожалуйста, попсу. А то от твоего Раммштайна уже голова болит, - по хозяйски распорядилась Белка.
... Пора уже домой, а дождь все не кончается, как будто не хочет сдавать свои позиции, не желает отпускать ее.
Она вышла на улицу. Грустно улыбались мокрые елки, мудрые и старые - они видели, как много лет назад в Школу прибежали маленькие девочки с косичками и аккуратные, причесанные в честь 1 сентября мальчики, само-собой, с рогатками в оттопыренных кармашках брюк, как пришли молоденькие, вечно смущенные, выпускницы педвузов... Для них, как и для елей, тогда еще все только начиналось, и жизнь казалась красочной, интересной, не то что теперь.
Дождь барабанил по крышам, гулко падал на асфальт, звенел гитарой по водосточным трубам. Казалось, что весь мир замер, затих, слушая симфонию дождя. Куда-то пропали люди, без конца снующие по улицам, спрятались под крышу голуби. Она шла по пустынной мокрой улице и слушала короткие гудки в мобильном. Это была ее песня - дождь и короткие гудки. "Перестань звонить мне", - сказал ей сегодня ее Дарлинг. И бросил трубку. Она сама виновата. Ей не место в этом мире. Она должна уйти. Должна. Но сил нет. Медленно, нехотя, она шла домой.
...Дарлинг... Похоже на капли дождя. Как будто поднимаешь голову и ловишь дождь на язык. И капелька перекатывается, круглая, вкусная. Сначала она пресная, потом сладкая, соленая, с кислинкой, а под конец становится похожей на выдержанный крепкий коньяк. Дарлинг. Дар-линг...
Сколько же они знакомы? Почти два с половиной года. Точнее, два года, четыре месяца и три дня. И все это время она то жила, то умирала, то любила, то ненавидела, то отрекалась, то была готова жертвовать собой, ну да кому нужны ее жертвы...
Она шла по улицам и дворикам, не разбирая пути, лишь бы идти так и не останавливаться, лишь бы не возвращаться домой, лишь бы слушать дождь, плачущий, разноголосый... Она поймала себя на мысли, что она совершенно никого не хочет видеть, даже своего Дарлинга. На мгновение ей даже показалось, что она совсем его не любит, что сможет жить без него и дальше. С этой мыслью она купила себе мороженое и жадно съела его, заглатывая огромные куски вперемешку с дождем, размышляя о том, как вытянется его, Дарлингова, мордашка, когда он поймет, что на него забили, как забивал он тысячи раз. Она даже представила себе, как он будет оправдываться, и как ей будут пофигу на его оправдания. Изрядно развеселившись под конец, она поняла, что стоит у своего подъезда, что она изрядно промокла, и что она - свободна.
... Она ушла, а дождь все пел ей вслед свою песню.
***
Что завтра? Завтра он останется дома. Ну и зачем, как будто от этого что-то изменится. Нет, конечно, изменится; он завтра выспится, он подумает обо всем, выздоровеет. Он не мог больше, это битва на выживание его просто утомила. Он мечтал о рюкзаке за плечами и дорогах, не важно, куда, не важно, зачем, просто подальше отсюда. В этих стенах ему было без конца душно. Холодное стекло прикасается к голове, безумно приятное ощущение, нет ничего приятней. Этот парень с детства привык к этому чувству, оно вызывало грусть, но грусть для него - второе имя. Он жил с грустью, мечтал с грустью, любил с нею, может поэтому его любовь не была удачной, хотя как посмотреть... Надо спать, завтра будет новый день, и все изменится, и все решится. Ему редко снились сны. Самыми важными из них он считал сны борьбы с кем-нибудь. Когда во сне он побеждал, то просыпался бодрым и веселым, целый день в его голове играла какая-то мелодия.
В такие дни хотелось сделать все, было желание учиться, наводить порядок в жизни. Одна беда: жгущее его душу желание резко затухало, и дни переходили в монотонность.
Но это был другой день. На улице было хмуро; дул ветер и моросил мелкий дождь. Он проснулся весь разбитый, разломанный. Не хотелось вставать с постели, не хотелось никуда идти. Но это был будний день, мама разбудила его в семь, и думала, что ребенок пойдет учиться. А "ребенок" дождался ухода родителей и остался дома, медленно переползая от телевизора к компьютеру, из ванной на кухню, и так далее. На звонки не отвечал, ведь он должен быть на занятиях. "А что там делать, на занятиях? Я болен, постоянно не высыпаюсь, просиживаю там полдня, а толку? Лучше пойду туда завтра", - такими мыслями он оправдывал свое безделье. В редкие дни ему хотелось писать, творить и рассуждать в таком состоянии. Он давно заметил, что долги прогулки в одиночестве помогают ему.
Гулять одному ему хотелось нечасто, да и получалось не так уж часто. Дело в том, что у него довольно много друзей, и они периодически хотят видеть его. Без них он бы совсем стал затворником.
Так однажды случилось, что ему очень понравилась одна девушка, и она вроде приятно на него реагировала, но он заметил, что его друг также уделяет ей вполне однозначное внимание. Не говоря ни ему, ни ей ничего, он решил забить на это. Четко и ясно. Состояние было не из лучших, и он пошел куда глаза глядят, а глаза все больше глядели под ноги и не хотели пониматься. Тогда он еще плохо знал свой город и надеялся, что придет в новое место. Брел-брел и збрел на окраину города. Но здесь он уже был. Несоответствие желаемого и действительного пронзило разум короткой иглой, как будто ничего не произошло. Взгляд изменился, нашел свежесть в короткой траве и ясность в глубине неба. И так было не один раз.
***
Рабочая неделя кончилась, наступили выходные. Но радости не было. Во-первых, она любила свою работу куда больше чем квартиру, где была прописана, во-вторых перспектива выходных ее не радовала. В лучшем случае, она могла навестить бабулю или засесть в читалке за полным собранием сочинений Рея Бредбери. В худшем - целый день страдать бытовухой, а вечером погулять с местной попсушкой. Надеяться на звонок Дарлинга было бессмысленно. На улице было грязно и ветрено, в душе - абсолютно то же самое.
Слоняясь по квартире в одиночку (мать ушла изливать душу подругам, отец с малым уехали на рыбалку), она от нечего делать стала перебирать старые тетради, фотки, рисунки, письма, тексты и рифмы, переживая снова и заново все, что давно было пережито, оплакано или высмеяно и затолкано под кровать в картонную коробку вместе с безголовой Барби и плюшевым зайцем...
Маленькая девочка с огромными испуганными глазами и тяжелыми серьгами - ей 6 лет, она скоро пойдет в 1 класс, и вот она сидит в фотоателье, а мать строго смотрит, мол, не крутись, а то фотка будет страшная, в школу не возьмут, пойдешь в садик.
В школе будут учить. В школе будет лучше. Там ее всему научат.
Сейчас она смеялась с того идеализма. В школе тоже никто не ждал. Новый коллектив, где она оказалась чужой. Сидела на уроках и бесконечно рисовала кошек - как умела. Ну да на это тоже не обращали внимания - училась она неплохо, чем заслужила похвалу преподов и тычки одноклассников.
Третий класс - выпускной начальной школы. Она в белом, тяжелом, огромном платье, в окружении приятелей. Хотя на тот момент они даже дружили. Потом выросли - и не срослось. Слишком уж разные они оказались.
Седьмой класс - короткая стрижка, мужские джинсы, толстовка. Она поняла в чем дело и приняла все как есть - "Я вас не трогаю - и вы меня не знаете". Стоило кому-то из ровесников в очередной раз неудачно над ней подшутить, как в качестве весомого аргумента приводился рюкзак. Била она на поражение, так что в кабинете у директора чуть ли не жила.
Девятый класс - новый взгляд, взгляд пацифиста, или даже пофигиста. Учебная первая любовь. А потом - "любви нет". Тогда появились настоящие друзья. И Дарлинг. Как говорится, любовь зла... С тех пор она жила только им, все напоминало ей о нем, она была готова стать его тенью, скрыться, чтоб только быть с ним рядом.
Он говорил, что не хочет жить - что ж, ей приходилось хотеть за двоих.
Она посвящала ему неумелые стихи, а он вешал их в Инете. Его устраивали такие отношения - она ничего не требовала. Им было довольно неплохо вместе, хотя они виделись всего лишь два раза в месяц, а в остальное время были в ссоре.
Дарлинг - одна из самых светлых страниц ее биографии...
***
Он жил в своем маленьком мире, который, как ему казалось, он выстроил сам: сам встретил этих людей, сам завел разговор и только из-за того, что он сумел правильно выбрать слова и принять каждого из них прежде всего как человека, не делая им замечаний, а просто пытаясь понять их. В этом маленьком мире жили его друзья, первые за его жизнь настоящие преданные друзья. Вечер, свет фонарей, теплая погода или снег - все равно. Они выходили на улицу, убегая от одиночества и скуки, и им было хорошо вместе. Незабвенный грушевый напиток в руке. Он был счастлив в эти моменты, но он узнает об этом позже. Время шло, и каждый из них в отдельности крепчал, и, конечно, хотелось перемен.
Как порой неосторожны люди со своими желаниями. Перемены пришли, но, как не разборчивы человеческие желания, столь неопределенными были эти перемены. Сначала одна особо активная девушка решила попробовать сблизиться с совсем не активным гражданином. Попытка та не продлилась и двух месяцев, а потом все покатилось кубарем. Чувства возникли там, где их никто не ждал, и его корабль, обремененный личными отношениями, пошел ко дну. Они поняли, что среди них нет подходящих пар. Они были отличными друзьями, но не более, а хотелось большего. Одно дело - посмеяться вместе и разойтись, но в душе все равно остается вакантное место, и оно мучает наедине. Поэтому бежишь к своими, а свои уже пробуют и примеряют внутрь себя чужих. На звонки не отвечают, и идешь сам - один, один, и опять один. Хрупкий мир разрушился и начались новые поиски и походы сквозь пустыню одиночества, где даже миражами удается напиться, потому что уж очень хочется в них верить. Череда новых лиц, приятных и не очень, но они необходимы. Хочется верить, что можешь что-то изменить, хватаешься за отдельных людей, стараешься быть ближе, но почему-то слишком часто слышишь: "Давай останемся друзьями". А зачем? У него были друзья, некоторые - самые верные - остались, а большинство ищут счастья у других берегов. Похоже, все дело было в нем. Уж очень хотел он быть приятен и добр. Таковыми мы представляем друзей. А любовь не должна быть без риска, без накала. Надо было уметь иногда развернуться уйти и заставить человека рядом с собой хоть иногда почувствовать себя виноватым. Он неплохо знал людей. В принципе, он мог бы найти те невидимые рычаги, которые рождают чувства, но тут нельзя лгать, а то потом трудно будет объяснить и понять, зачем все это. Вы когда-нибудь пробовали жить только для других, а? А он по-другому не мог. Не мог думать о себе, когда другим было плохо. Не мог плакать и отступать, потому как считал, что если не он, то кто? Никто не сможет также, никто. Я люблю тебя - простые и волшебные слова, но он отучался говорить их. Вместо этого - "ты мне нравишься очень сильно", "давай встречаться" и прочая чушь. Вот так и застыл в новом ожидании своего рассвета. Забрав с собой чужие страхи и боли, он не дождался благодарности и сам не любил обращаться за помощью. Оставались случайные встречи, волнительные взгляды в автобусе.
"Хорошо бы, чтобы кто-то стал для меня, как я был для других. Чтоб хоть кто-нибудь спросил: "А как ты, тебе не больно?" - и не удовлетворился ответом, что все, мол, в порядке и как-нибудь проживу."
Нет, не всегда было плохо. Иногда нападало озарение. Это было примерно так.
Такое ощущение, как будто слышишь сплошной шум, и только тишина и голос ветра помогают отличить отдельные слова и звуки, услышать музыку. И вот выходишь на улицу за ними, благо ветер возле дома всегда, ждет, ластится, как преданный пес, играет. Отправляешься куда-нибудь, где нет людей, и ищешь там себя, а когда найдешь - возвращаешься домой и начинаешь терять понемногу, по капле. Однажды он записал в своем дневнике:
"Наблюдаю свет из окон,
Растекаюсь в плясках теней,
Клею картины из разбитых стекол,
Составляю жизнь из прожитых дней.
Я получаю очень странную картину:
Смесь немыто-пьяных глаз,
Кто-то целует в губы, кидая ножик в спину,
Вплетая ложь в паутину фраз."
Ну, да, он иногда выдавал такие вот рифмованные эмоции, но что в этом стыдного или смешного?
***
Она могла бы так сидеть и вспоминать целый день, но сколько можно?! Так и повеситься недолго. Поэтому она наскоро затолкала все кусочки воспоминаний обратно в коробку под кровать, приколола успокоительную записку на зеркало и поехала кататься на стареньком велике по городу.
Мимо пролетали здания, светофоры, тротуары, скверики - ничего не менялось в ее городке. Она неслась, не разбирая дороги, в никуда. Пару раз даже чуть не попала под машину.
И вот она доехала. Как всегда, на свой любимый берег. Выключила плеер и смотрела, как умирает солнце.
Где-то совсем рядом отдыхала шумная компания. Пила пиво и громко пела песни. Что поделаешь, у некоторых бывает хорошее настроение, не все люди пребывают в депрессии двадцать четыре часа в сутки. Пусть отдыхают, шут с ними.
Компания и не думала бы уходить, но тут внезапно начался дождь. Хотя - ничего странного. Отдыхающие быстренько собрались и разъехались по домам. А ей было уютно здесь, под дождем. Как будто осенний дождь на самом деле был теплым, но об этом никто, кроме нее, не знал. Никого вокруг, только природа, река и музыка, сочиненная далекими и безумно талантливыми людьми. Не в этом мире, здесь - только толпы бездарных людей, думающих ужасно однообразно о деньгах и девственности, и прочих вещах, которые ее не интересовали. Совсем другой мир, как глоток свежего воздуха из форточки в душной квартире.
***
Он остался дома, и никого не пригласил. Редкие дни ему хотелось побыть наедине с собой, чтобы никто не мешал подумать о чем-то важном и о всякой чепухе. А тут как раз задали по психологии сочинить сказку.
Писать о себе иногда даже забавно, случайные мысли выдают правду ранее не помеченную толстыми линиями. Разделил себя на двух. Один - бесшабашный путешественник, который и сам не знает зачем и куда идет. Другой вполне определившийся человек, живущий в пределах своей теплой компании и одного города. Два таких разных живут в нем. Каждый из них любит танцевать, но каждый по-своему. Обоим нравится одна девушка, но одному на ночь, а другому на всю жизнь. Блин как все-таки ему иногда хотелось собрать рюкзак и пойти в неизвестном направлении. Останавливали мысли о матери и прочие. Как необычайно хорошо одному в темной комнате, а за окном вечно печальный друг дождь и бездомный друг ветер. Друзья входят в открытое окно. От капель щемит в груди и хочется научиться летать, выходя за пределы деревянной рамы. Мечты спасают ненадолго, и растревоженный он лег в кровать, как будто сдался в плен.
А завтра хмурое утро и почти невесомый след чудесного вечера в душе. Об этом никому не расскажешь. Ведь мальчики не должны иметь ранимую и мечтательную душу.
***
"Где-то далеко, на краю света, стоит алмазная гора, вершиной касающаяся небес. И раз в сотню лет на гору прилетает маленький воробушек и точит об нее свой крохотный клювик. Когда он сточит всю гору, пройдет секунда Вечности".
Ночной Город прекрасен, особенно зимой, когда молодой стеснительный месяц, то и дело стыдливо прячущийся за тонкие, как вуаль, облака, рассыпает алмазами звезды по небу, словно прокладывая путь одиноким странникам... Деревья одеты в белые шапки, река уснула подо льдом. Стих ветер. Двое стоят на берегу, как и год назад, рука в руке, и снова не находят правильных слов. Да и зачем нужны слова...
Скоро наступит весна, окружит манящими цветами, пробудится природа от зимнего сна. Потом придет лето, застелет все шелковым ковром, напоит мир красками, река будет манить к себе людей, как лампа мотыльков. Но и это не вечно, настанет осень, и снова дождь будет стучать в окна, умоляя о чем-то, жалуясь на свою судьбу. А потом снова всех укроет белый снег.
Но это еще будет. А пока - они стоят на берегу, рука в руке, и слов не надо.
-
-
06.11.2008 в 08:43